Быстро разнеслась слава о Кероглу, не было такого места на земле, где бы не знали о нем. Не было такого хана или паши, у кого при имени Кероглу не пробегала бы дрожь по спине. Не было такого игида, такого удальца, сердце которого не забилось бы сильнее при имени Кероглу.
Слава о нем дошла и до Стамбула. В одной из стамбульских деревень жил юноша по имени Белли-Ахмед. Белли-Ахмед был пленен славой Кероглу. Словно кто-то нашептывал ему: «Игид должен служить игиду». Белли-Ахмед долго думал, гадал и так и эдак, долго, как говорится, мерил, долго кроил и, наконец, как-то утром, потуже завязав свои чарыхи, отправился в путь-дорогу, в сторону Ченлибеля. 
Долго шел, ненадолго останавливался, недолго шел, надолго останавливался, и однажды в пятницу, дошел, наконец, до Стамбула. Только появился он на базаре, как слышит, глашатаи о чем-то кричат. Тотчас на базаре поднялась такая суматоха, началась такая суета, стал народ бежать туда-сюда, что только гляди. В мгновенье ока весь рынок опустел. Только Белли-Ахмед остался стоять, ошеломленный. Смотрит, какой-то хромой купец бежит, еле волоча ногу. Белли-Ахмед преградил ему дорогу:
— Послушай, что случилось с людьми? Куда все убежали?
Купец посмотрел на него снизу вверх и говорит:
— Да ты, племянничек, видно, нездешний?
— Нездешний, — ответил Белли-Ахмед. — Я только что вошел в город.
Купец, прихрамывая и волоча ногу, принялся рассказывать:
— Султан наш отправился в паломничество в Мекку. Каждую пятницу султанская дочь, Нигяр-ханум, ходит в мечеть. Как только ока выходит из дворца, глашатаи кричат, чтоб все расходились по домам. Султан повелел, чтоб ни один чужой мужчина не осмелился даже в сторону Нигяр-ханум посмотреть.
— Хорошо, — спросил Белли-Ахмед, — а почему все оставляют открытыми лавки?
— А это приказ дочери султана, — ответил купец. — Когда она идет через базар, все лавки должны быть открыты. Нигяр-ханум заходит и выбирает, что ей понравится, а потом прислужницы уже могут сторговаться о цене с купцами.
Торопливо закончив свой рассказ, купец побежал и скрылся с глаз. Голоса глашатаев слышались уже невдалеке. Белли-Ахмед не знал, что делать. Остаться тут — могут схватить, бежать, но куда? Где укрыться? Огляделся он вокруг, видит — неподалеку овощная лавка… Ну, будь, что будет, подумал он, и вошел в лавку. Притворил он дверь, а сам стал смотреть в щелку.
Много ли, мало ли времени прошло, наконец, показалось шествие. Прошли глашатаи, прошла стража и, когда прошли палачи, смотрит Белли-Ахмед и видит, — окруженная сорока стройными девушками, идет сама Нигяр-ханум — девица неописуемой красоты.
Дочь султана шла, заглядывая в лавки. Дойдя до той, в которой спрятался Белли-Ахмед, она вдруг остановилась и, обернувшись к девушкам, сказала:
— Что такое? Все лавки брошены на произвол. Богатые менялы оставили свое золото и драгоценности. На всем базаре не найдется ни одной запертой лавки, почему же закрыта эта овощная лавчонка? Это неспроста. Я должна заглянуть туда.
Сердце у Белли-Ахмеда так и оборвалось, вот-вот упадет к ногам. Но гордость не позволила ему склонить головы. Если сейчас дочь султана войдет и застанет его, аллах ведает, что случится. Что подумают о нем люди? Верно скажут, что он нарочно спрятался, чтобы взглянуть на дочь султана. Но дело сделано. Нигяр-ханум с девушками подходила к лавке. Белли-Ахмед решил было спрятаться под прилавок, но не захотел ронять своей чести. Встал он посреди лавки и начал ждать.
Прислужницы открыли двери. Нигяр-ханум вошла внутрь. Увидела, что посреди лавки стоит какой-то юноша и нахмурилась… Заметив это, Белли-Ахмед молча опустил голову.
— Узнайте, что за человек. Что он тут делает? — приказала Нигяр-ханум своим прислужницам. Девушки тотчас окружили Белли-Ахмеда и, подталкивая его, подвели к Нигяр-ханум.
— Скажи, кто ты? — спросила она, — что делаешь тут?
Белли-Ахмед ответил:
— Ханум, клянусь аллахом, я пришел из дальних мест и не знаю здешних обычаев. Я еще и часу не пробыл здесь. Шел я по базару и увидел, что вдруг все бросились бежать. Я не знал, что мне делать, куда пойти. Вот я и спрятался тут.
Видит Нигяр-ханум, что юноша и впрямь как будто не местный житель и не похож на плута. Ни разу не поднял он глаз и не взглянул на нее, а стоял с опущенной головой. Но чтобы проверить, что это за человек, Нигяр-ханум сказала:
— Ты лжешь. Ты нарочно спрятался тут, чтобы посмотреть на нас. Я сейчас же прикажу отдать тебя в руки палачей.
— Ханум, — проговорил Белли-Ахмед. — Не боюсь я твоих палачей. Пусть сама смерть мне в глаза глядит, лгать я не стану. Спрятался я тут за тем, чтоб подглядывать. Только, правду сказать, когда вы проходили, я смотрел в щелку.
Убедилась Нигяр-ханум, что он говорит правду, и сказала:
— Что ж, ты выглядишь честным человеком. И коли сказал правду, не бойся, наказывать тебя я не стану. Отвечай, кто ты, откуда и куда идешь?
— Ханум, я простой сельчанин, — ответил он. — Зовут меня Белли-Ахмедом. А шел я в Ченлибель.
Услышав про Ченлибель, Нигяр-ханум задумалась и еще больше нахмурилась.
— Ладно, Белли-Ахмед, — сказала она, — говорят, в Ченлибеле живет некий человек по имени Кероглу. Скажи, кто он?
Белли-Ахмед был сметливым парнем. Он умел ловить суть дела на лету и раскусил, что Нигяр-ханум не зря расспрашивает его. Знал Белли-Ахмед, что немало девушек вздыхает и сохнет по Кероглу. И теперь по первому же вопросу султанской дочки понял, что и она тоже томится по удальцу. Иначе зачем бы дочери султана расспрашивать о Кероглу? На душе у него тотчас полегчало, и, он ответил:
— Ханум, клянусь аллахом, пока я ничего не могу сказать тебе про Кероглу, я ведь его еще и не видал. Слава идет большая про его отвагу.
— Хорошо, — сказала Нигяр-ханум. — Коли ты не знаешь Кероглу, зачем идешь к нему в Ченлибель?
— Ханум, я уже сказал, пусть мне грозят тысячи смертей — лгать не стану. Хочешь, вели меня повесить, хочешь — изрубить, раз ты спросила, — я отвечу правду. Я хочу служить Кероглу.
Призадумалась Нигяр-ханум. Долго ль думала, недолго ль, наконец, взяла бумагу, написала на ней что-то, запечатала своей печатью, отдала Белли-Ахмеду.
— Раз ты идешь в Ченлибель, передай эту весточку Кероглу. Окажешь, от Нигяр-ханум — дочери султана.
Потом, нагнувшись, шепнула ему на ухо:
— Скажи, пусть прочтет. Если согласен, пускай сам приедет, а не то пусть пришлет через тебя ответ.
Белли-Ахмед склонился в знак покорности, спрятал письмо и, подняв голову, сказал:
— Ханум, а вдруг Кероглу не поверит, что письмо твоею ручкой написано. Говорят, он бывает упрям. Да ведь он еще не знает меня.
Сняв с руки золотой браслет, Нигяр-ханум протянула его Белли-Ахмеду. А в придачу дала пригоршню золотых, чтобы он купил себе коня и не шел пешком. Когда же Белли-Ахмед спрятал браслет и золото, Нигяр-ханум сказала:
— Крепко храни тайну. А узнает о ней кто-нибудь, считай себя мертвым. Будь у тебя тысяча жизней, на все найдутся палачи.
— Ханум, говорил я тебе, что смерти не боюсь. Будь спокойна. Или я совсем не берусь за дело, а коли уж взялся, — кончено! Недаром зовусь я Белли-Ахмедом. Скорее кровь моя потечет рекой, чем выведает кто у меня твою тайну.
Пусть теперь Нигяр-ханум возвращается домой со своими сорока стройными девушками. О ком же мне поведать вам, как не о Белли-Ахмеде.
Белли-Ахмед пошел прямо на конскую площадь. Купив оседланного коня, он вскочил на него и сказал: «Да хранит аллах моего господина!» и поскакал по дороге в Ченлибель.
Так, не отличая ночи от дня, а дня — от ночи, после долгого пути доехал он, наконец, до подножья Ченлибеля. Посмотрел он кругом, чтобы найти проход к горе, вдруг видит — со всех четырех сторон окружили его.
— Эй, чего это вы кольцом сошлись вокруг меня? Я не купец, чтоб взять с меня дань, и не паша, чтоб получить за меня выкуп. Я таков же, как и вы. Отведите меня к Кероглу. У меня к нему дело.
— Сперва скажи мне, какое у тебя дело, — заметил один из удальцов. — Если понадобится проведем тебя к нему. А может мы и сами ответим тебе.
— Если бы вы могли ответить мне, не стал бы я искать Кероглу. Мне надо видеть его самого.
Словом, удальцы — свое, Белли-Ахмед — свое.
В конце-концов увидели удальцы — нет, ничего не выпытают у упрямца. Повели его к Кероглу. Белли-Ахмед вручил ему весточку от Нигяр-ханум. Кероглу распечатал письмо и прочел, что писала султанская дочь.
Только Кероглу прочитал письмо, тотчас же призвал он Дели-Мехтера и сказал:
— Оседлай Гырата, я должен ехать в Стамбул.
— Кероглу, где твой разум, что тебе делать в Стамбуле? — запротестовали воины. — Не знаешь разве, что паши жаждут твоей крови? Поедешь и пропадешь.
— Нет, — сказал Кероглу, — я должен ехать.
— Да скажи, наконец, — настаивали удальцы. — Почему ты должен ехать?
Кероглу прочел им письмо Нигяр. Выслушав его, Дели-Гасан повернулся к воинам и сказал:
— Разве может не ехать он после этакого письма? Такому молодцу, как наш Кероглу, как раз под пару будет такая розочка, как султанская дочь. Только, друг Кероглу, путь тебе предстоит трудный и опасный. Не езди один. Позволь и нам отправиться с тобой.
Тут Кероглу прижал к груди свой саз и сказал:
— Нет, Дели-Гасан!
И снова повторил то, что пропел под звуки саза:
— Мои отважные удальцы, за Нигяр-ханум отправлюсь я один. Вы оставайтесь. Охраняйте Ченлибель.
Оказав это, Кероглу поднялся. Отвага его пришлась по нраву Белли-Ахмеду.
— Кероглу! — сказал он. — Поверь глазу моему — только ты достоин Нигяр-ханум. Жаль, если девушка эта достанется кому-нибудь другому.
Ну, я отправляюсь в путь, — сказал Кероглу Дели-Гасану: — Тебе поручаю заботу о молодцах. А Белли-Ахмеду придется побыть у вас до моего возвращения.
Покорно склонив голову, Дели-Гасан тотчас приказал взять Белли-Ахмеда под стражу, и двум воинам крепко-накрепко стеречь его. У Кероглу был такой обычай. Всякого вестника он не отпустит, пока не проверит сказанного. Если тот говорил правду, Кероглу награждал его и провожал с почетом. Если же тот замышлял зло и язык его был лжив, то дело решал египетский меч.
Только Кероглу успел отдать свои приказания Дели-Гасану, как Дели-Мехтер подвел Гырата. Кероглу подвесил к поясу меч, взял пику и, распрощавшись со своими удальцами, соколом взлетел на спину Гырата и пустился в путь.
Когда Гырат чувствовал, что поводья не натянуты, он летел, точно пущенная из лука стрела. Удальцы только-то и увидели, что пыль на дороге к Ченлибелю. Молнией несся окрыленный Гырат, перелетал через горы, мчался над долами. Другой бы такой путь и за неделю не осилил, а он уже на следующий день к вечеру подскакал к Стамбулу.
Кероглу постучался в двери первого же встретившегося ему на окраине домика. Ему открыла старушка.
— Послушай, мать, я из дальних стран, — обратился к ней Кероглу, — не приютишь ли ты меня на одну ночь?
— Почему бы нет? — отвечала старушка. — Пусть хоть смерть зайдет в дом, куда не заходят гости. Слезай, заходи!
Кероглу спешился. Провел Гырата на конюшню, а сам вошел в дом и сел в сторонке. Старуха принесла хлеба. Поев, Кероглу стал расспрашивать старуху про ее жизнь.
— Эх, — вздохнула она, — на всем свете у меня есть один-единственный сын, зеница моего ока. Он садовник в гранатовом саду дочери султана Нигяр-ханум.
Кероглу принял это за доброе предзнаменование. Казалось, счастье само свалилось к нему с неба. Говоря о том, о сем, он разузнал, что самого султана в Стамбуле нет: он отправился в паломничество в Мекку.
— Послушай, мать, — спросил он старуху, — а где же твой сын?
— Дочь нашего султана, Нигяр-ханум, — ответила, старуха, — каждый месяц с сорока своими красавицами-прислужницами отправляется гулять в гранатовый сад… Послезавтра как раз наступает срок. Она придет. Значит, сыну надо присмотреть, чтобы в саду все было в порядке.
Допоздна затянулась беседа Кероглу со старухой, но сколько они ни ждали, сын старухи так и не пришел. Наконец, она сказала:
— Дитя мое, он не пришел. Должно быть, переночует в саду. Дай-ка я постелю тебе постель, ложись себе и спи. Ты, верно, устал с дороги.
— Хорошо, — ответил Кероглу. — Хочешь постелить — стели!
Старуха начала стлать постель. Кероглу увидел: она стелет ему на почетном месте, а себе — у самого входа, и сказал:
— Не надо, мать. Постели лучше мне у дверей! Старуха призадумалась. Вспомнила она о том, как он расспрашивал о султане и его дочери. Посмотрела на богатырскую фигуру Кероглу и его невиданное оружие и испугалась:
— Ай, сынок! — сказала она. — Я человек старый, Беспокойный. Ночью частенько выхожу посмотреть, что делается во дворе…
— Не беда, — ответил Кероглу. — Можешь даже ходить по мне. Не бойся, ребер мне не переломаешь. Но если случится вдруг, что понадобится выйти мне, да задену я тебя ненароком, от тебя мокрое место останется.
Старухе возразить было нечего. Пришлось ей постелить Кероглу у дверей.
Не успел он лечь, как тут же уснул. От богатырского храпа его трясся весь домик. Старуха глаз не смогла сомкнуть.
Среди ночи Кероглу проснулся. Смотрит, старушка не спит.
— Послушай, мать, почему не спишь?
— Не знаю, сынок, не спится что-то.
— Может, ты боишься меня? — спросил Кероглу. Нет, сынок, не боюсь, — ответила она, — просто так…
Понял Кероглу, что старуха что-то не договаривает, и сказал:
— Мать, заклинаю тебя жизнью сына, скажи мне правду, почему ты не спишь?
Побоялась старушка накликать беду на своего единственного сына и сказала:
— Клянусь богом, сын мой, закралась мне в душу дума. Хочется мне узнать, кто ты таков. Совсем не похож ты на здешних людей.
— Ладно, мать, а кто я такой по-твоему? — спросил Кероглу.
— Эх, сынок, — ответила старуха, — смотрю я на тебя и не знаю, ей-богу. И сказать-то совестно… Может, ты Рустам-пехлеван…
Рассмеялся Кероглу и сказал: — Нет, мать, не угадала!
— Тогда, верно, Араб-Рейхан?
— Нет, опять не угадала.
Подумала старуха еще немного и говорит: — Тогда уж не Гизироглу ли Мустафабек?
— Нет, мать, и не он.
Старушка замялась немного, потом посмотрела на гостя:
— Не знаю тогда, сынок, клянусь аллахом… Послушай, а вдруг ты Кероглу?..
— Вот теперь угадала, — сказал он, усмехнувшись. Старуха не проронила ни звука. Кероглу раза два окликнул ее — нет, молчит. Наконец, встал, подошел к ней и что же видит старуха упала и лежит замертво. Попрыскал он ее водой и кое-как привел в чувство. Только пришла она в себя, поднялась и собралась было бежать, но Кероглу схватил ее за руку.
— Куда бежишь, мать? Что я людоед что ли, чего боишься меня?
— Как это чего боюсь? Я еще храбрая женщина. У другой бы при одном имени твоем лопнуло сердце. Паши бледнеют от страха, пехлеваны ищут мышиную норку, чтобы спрятаться, когда слышат твое имя. А я что? Всего-навсего минутку без памяти была, а ты говоришь, что я боюсь.
Кероглу засмеялся, успокоил старуху и потом сказал:
— Никому не открывай моей тайны. А не то… Если даже влезешь в глиняный горшок и поднимешься на седьмое небо или обратишься в рыбу и нырнешь на дно морское, тебя не минует моя рука.
— Упаси аллах! — ответила старуха. — Как это я открою твою тайну?! И через три месяца после твоего отъезда у меня сил не будет подняться с постели или вымолвить хоть слово.
Увидел Кероглу, что старуха и впрямь не на шутку испугалась его, и сказал:
— Послушай, мать, видно наслушались вы тут черной лжи про меня от пашей. Им-то и надлежит меня бояться. Их я и должен казнить. А ты чего боишься меня?
Долго еще говорил Кероглу. Рассказал старухе как обосновался в Ченлибеле со своими удальцами. И о том, почему такая вражда к пашам и ханам живет в его сердце. Шутил, смеялся и немного развеселил старуху. Потом снова улегся и заснул.
Но старушка не сомкнула глаз. Всякие мысли одолевали ее. Наконец, окликнула она Кероглу и спросила:
— Послушай, сынок, а ведь ты не сказал, зачем по жаловал сюда?
— Мать, скажи раньше, сумеешь ли ты сохранить тайну или нет?
— Первое, что тебе отвечу, — сказала старуха, — сохранить тайну дело нехитрое. А второе, что скажу тебе, — не понимаю я что ли, с кем мне придется сводить счеты? Не бойся, говори!
— Мать, скажу правду, — начал Кероглу, — дочь султана Нигяр прислала мне весточку, пишет, чтоб я приехал и увез ее. Вот я и приехал за ней.
— Ну, что тебе сказать? — проговорила старуха. — И впрямь Нигяр-ханум словно для тебя создана. Пусть, благословит вас аллах! Но как ты увезешь ее?
— Твой сын должен помочь мне, — ответил Кероглу.
— Да, без него вам не обойтись, — живо произнесла старуха.
— Почему бы ему не помочь? Если не тебе, так кому же поможет он? Даст бог, минует завтрашний день, а на другой прямо из гранатового сада…
Словом, проспали они эту ночь. Настало утро. Кероглу встал, накормил, напоил коня, почистил его, дал старухе денег, чтоб купила, что потребуется, и приготовила поесть. И еще велел ей позвать сына.
А сам вышел из дому и отправился к одному мастеру. Уплатив пригоршню золотых, заказал он султанскую именную печать и положил ее в карман.
Оттуда Кероглу направился к уличному писцу, славившемуся своим уменьем писать молитвы и заклинания. Тот нацепив очки на кончик носа, сидел поджидая заказчиков, Кероглу подошел к нему и сказал:
— Эфенди, есть у меня старуха-бабушка. Вот уже долгое время она лежит на смертном одре. Что только мы ни делаем, не дает ей аллах здоровья. Теперь мне указали на тебя. Говорят, ты пишешь чудодейственные молитвы. Пойдем, напиши одну для моей бабушки.
Эфенди поспешно поднялся на ноги. Захватив перо и чернильницу, пошел с Кероглу, как говорится, держась одной рукой за карман, а другой — за иман.
Шли они, шли и, наконец, дошли до дома старухи. Смотрит эфенди, носится по двору какая-то старуха и хлопот у нее по горло: готовит обед.
— Послушай, игид, ты говорил, что бабушка твоя больна, а она вон мечется то двору? — сказал он Кероглу.
Кероглу подошел к нему поближе:
— Эфенди, если тебе дорога жизнь, достань перо и бумагу и от имени султана напиши письмо его дочери Нигяр-ханум.
Тот покосился на Кероглу и ответил:
— Кто я и кто султан, о чем ты толкуешь? Схватил его Кероглу за руки и сказал:
— Эфенди, не заставляй меня напрасно проливать кровь. Вынь перо, бумагу и пиши!
— Душа моя, — ответил тот, — что же мне писать от имени султана его дочери? Как я могу знать?
— Что писать, скажу я. Ты приготовь бумагу и перо.
Видит тот, нет, от этого удальца легко не отделаешься.
Дрожащими руками вынул он клочок бумаги. Кероглу сказал:
— Напиши от имени падишаха его дочери Нигяр: «Человек, который вручит тебе это письмо, — мой чавуш. Принять его должно в моем дворце с таким же почетом и уважением, как бы это был я сам».
Эфенди, поглядывая исподлобья на Кероглу, написал письмо. Только принялся он поспешно запечатывать его, как Кероглу сказал:
— Подожди, дай я посмотрю, что ты там написал. Эфенди побледнел.
— Нет, я еще не кончил, — заикаясь пролепетал он. — Я некрасиво написал, с ошибками. Придется писать все сначала.
Прочел Кероглу и увидел, что эфенди написал: «Нигяр-ханум! Это разбойник, как только он придет, прикажи схватить его и повесить».
Кероглу гневно посмотрел на писца и сказал:
— Не думай, что я не знаю грамоты. А письмо должен написать ты, чтобы оно было написано вашим языком.
Эфенди в страхе порвал письмо, написал новое и протянул Кероглу. Тот посмотрел и увидел — теперь все написано так, как надо. Приложил к письму сделанную по его заказу султанскую печать и спрятал письмо в карман.
— Эфенди, — сказал он затем, — думал я, что ты добрый человек и собирался отблагодарить тебя. А приходится поступать по-иному. Теперь вижу — нельзя выпускать тебя отсюда. Уйдешь ты и все дело испортишь. А убивать тебя тоже не хочу. Жалею. Дел у меня тут на два дня. И придется тебе эти два дня оставаться здесь. Если не подымешь шум-гам, перед отъездом я награжу тебя за второе письмо, а если не будешь сидеть спокойно, тогда получишь сполна за первое письмо.
Сказав это, Кероглу втолкнул писца в конюшню, где стоял Гырат, запер дверь на замок и спрятал ключ.
Потом Кероглу пошел на базар и купил все, что нужно было, чтобы одеться чавушем. Переодевшись и взяв в руки четки, он направился ко дворцу султана.
Привратники, увидя в руке его письмо с печатью султана, склонились до земли. Ворота распахнулись настежь. И Кероглу, пройдя во двор, громко крикнул:
— Где Нигяр? Или она боится простудить ноги, если выйдет мне навстречу?
Все придворные от страха задрожали, как листья на дереве.
Пройдя через сорок дверей, Кероглу вошел в сад.
Нигяр-ханум, окруженная сорока девушками, сидела у окна и смотрела в сад. Увидев чавуша, она тотчас отправила одну из прислужниц узнать, в чем дело.
Прислужница подошла к Кероглу.
Завидев девушку, он закричал:
— Где Нигяр? Почему она не выходит мне навстречу? Не знает разве, что я послан самим султаном?
Прислужница провела его в покой и побежала известить Нигяр-ханум. Когда же та в окружении сорока красавиц вышла к нему, увидел Кероглу, что Белли-Ахмед говорил правду. Нигяр и впрямь была достойна стать его возлюбленной. Намекнул он, чтобы девушки вышли: ему, дескать, надо оказать ей нечто секретное.
Девушки вышли. Когда Кероглу и Нигяр-ханум остались наедине, снял он с себя и отбросил в сторону абу и чалму. Смотрит Нигяр и видит — чавуш превратился в красивого молодца. Кероглу прижал руки к груди и поклонился Нигяр-ханум. Нигяр-ханум не ответила на его поклон. Кероглу поклонился снова. И снова Нигяр-ханум не ответила на поклон и попыталась покинуть покои.
Взял Кероглу свой саз и спел. Видит Нигяр-ханум, что перед нею ашуг и, должна быть, не зря все время поет о любви. Слышит, что он упоминает имя Кероглу. Видит, что золотой браслет, посланный ею с Белли-Ахмедом, украшает саз ашуга. И поняла — это Кероглу! Ее голубые глаза пытливо посмотрели на него. Говорят, любовь таится в очах. Взгляды их скрестились, сердца забились сильнее.
Кероглу подошел ближе и взял ее за руку.
— Что ты думаешь делать? — спросила Нигяр.
— Я приехал из Ченлибеля увезти тебя. О чем еще думать?
— Как же ты увезешь меня? — спросила Нигяр. — Кругом столько войска. А если даже увезешь, то куда?
Силою ничего не добьешься. Лучше, пока мои люди ничего не заметили, надень свою чалму, абу и уходи отсюда. Завтра я пойду на прогулку в гранатовый сад. Если сумеешь похитить, похищай меня оттуда.
Видит Кероглу — Нигяр рассуждает разумно. Вышел и отправился прямо в дом старухи. А там уже сын старухи пришел и ждет его. Поздоровавшись, они сели. Юноша спросил Кероглу, зачем он приехал. 
Послушай, игид, — сказал юноша, — как ты один сможешь увезти Нигяр-ханум, когда кругом османские войска?
— Ты пусти меня в сад, — отвечал Кероглу, — а как увезу, это дело мое.
Сначала юноша не решался. Не хотел давать слова. Но тут мать, с одной стороны, Кероглу — с другой, насели на него, и он согласился.
Ночь миновала. Наутро Кероглу поднялся с постели, накормил, напоил Гырата, сам поел, попил и когда все было готово вывел писца из конюшни и сказал:
— Эфенди, вчера ты хотел причинить мне зло. Но я отплачу тебе добром. Вижу, ты стар и немощен. Только знай: я — Кероглу!
Тут вся краска сбежала с лица эфенди. Он весь затрясся.
— Ладно, не трясись! — сказал Кероглу. — Бери эти золотые и трать на что вздумается. Но если узнаю, что ты открыл мою тайну, — горе тебе. А теперь иди.
Спрятав золото в карман, писец, поминутно оглядываясь, вышел за ворота. Выпроводив его, Кероглу сел на Гырата и вместе с молодым садовником отправился в гранатовый сад. Приехав туда, он сошел с коня, привязал его, а сам, усевшись под гранатовым деревом, стал ждать прихода Нигяр-ханум. Много ль время прошло, мало ли, видит Кероглу, идет Нигяр-ханум, а с нею сорок красавиц-девушек.
Кероглу спрятался за дерево!. Девушки прошли мимо. Ни одна не заметила его. Погуляли они немного, и Нигяр-ханум, оказав что устала, села под дерево. Разослала она девушек в разные стороны и осталась одна. Вышел Кероглу из своей засады и подошел к Нигяр-ханум. Поклонился ей и сказал:
— Нигяр-ханум, я готов!
— На чем же ты повезешь меня в Ченлибель? Разве не страшат тебя войска моего отца? Ведь им числа нет.
— Не тревожься, Нигяр-ханум, — ответил Кероглу, — только бы нам сесть на Гырата, а там нам уже ничего не страшно.
— Ты все твердишь о Гырате, — сказала Нигяр. — Что это за конь? Пойдем же посмотрим.
Кероглу подвел Нигяр к Гырату. Видит Нигяр, конь в самом деле чудесный. Отвязав его, Кероглу соколом взлетел ему на спину. Не успела Нигяр и глазом моргнуть, как Кероглу обхватил ее одной рукой, поднял и посадил позади себя. Конь взвился на дыбы и перелетел через каменную ограду.
— Постой, подожди, нельзя же так, давай подумаем, посоветуемся! — закричала Нигяр.
Но Кероглу уже мчался по дороге к Ченлибелю.
Оставим Кероглу с Нигяр-ханум, пусть себе мчатся на Гырате, а расскажем о брате султанской дочери.
У стамбульского султана был сын по имени Бурджу-Султан. Как только разнеслась весть, что Нигяр-ханум похищена, все всполошились. Бурджу-Султан вскочил на коня и поднял войска. Еще воины садились на лошадей, а уж Бурджу-Султан, раза два хлестнув своего коня, поскакал вперед.
Гырат, окрылившись, летел быстрее ветра. Мчались они, мчались и, наконец, добрались до зеленой лужайки. Хоть и богатырь Кероглу, да и тот устал, ведь за всю ночь глаз он не сомкнул. Да и тяжесть какая-то лежала у него на сердце, может быть, потому, что пришлось тайно увезти Нигяр-ханум. Остановил Гырата Кероглу и сошел с коня. Пустил его на траву, а сам с Нигяр-ханум пошел к роднику.
Пробовала уговорить его Нигяр. — Поедем, — говорит, а то догонят нас, тебя убьют, а меня вернут назад! Но Кероглу твердил свое:
— Не бойся, никто не сумеет догнать нас.
Видит Нигяр, что Кероглу не из тех, кто отступает от сказанного. Уселась она. Кероглу стреножил коня, пустил на зеленый луг и сказал:
— Нигяр-ханум, я сосну немного, а ты последи за конем. Как только заметишь, что он перестал щипать траву и беспокойно бьет копытом, знай, что враг уже близок. Тогда буди меня скорей.
Сказав это, Кероглу положил голову на колени голубоглазой Нигяр и уснул.
Прошло немного времени, смотрит Нигяр, Гырат бьет копытом так, что и не опишешь, и громко ржет.
Разбудила она Кероглу:
— Вставай, посмотри, что с конем.
— Не бойся, ничего, — сказал Кероглу. — Чует он врага.
Смотрят — вдали какой-то всадник мчится, точно молния.
Взглянула на него Нигяр и тотчас узнала:
— Это мой брат.
— Приедет, посмотрим, что он скажет, — отвечал Кероглу.
Поднялся он, уселся на коня, посадил Нигяр и стал ждать.
Бурджу-Султан подъехал. Увидал Нигяр на коне позади Кероглу и крикнул:
— Разбойник, отдай девушку!
— Султанский сынок, — ответил Кероглу, — не сердись, хочешь увезти сестру, увези, зачем же браниться? Так уж у нас вышло.
Услыхав это, Бурджу-Султан осмелел:
— Что значит, увези, так вышло… Увезти ее я увезу, только вместе с твоей головой.
— Вот и хорошо! — смеясь проговорил Кероглу. — Согласен! Но, султанский сынок, кажется, в спешке ты не подтянул подпругу. Поправь, потом сразимся, а то вдруг слетишь с коня — и Нигяр-ханум огорчится.
Нагнулся Бурджу-Султан, взглянуть на подпругу, а Кероглу тотчас схватил его за ворот. Как Бурджу-Султан ни пыжился, вырваться из его рук не мог.
— Эх, султанский сынок, — сказал Кероглу. — Захочу, ударю тебя оземь, и праху от тебя не останется. Но, видишь, я не делаю этого, отпускаю тебя, езжай с миром.
Освободившись из рук Кероглу, Бурджу-Султан поворотил коня и яростно напал на Кероглу. Тот в одна мгновенье заставил Гырата отскочить в сторону. Бурджу-Султан метнул в Кероглу копье. Подхватив копье на лету, Кероглу стащил с коня Бурджу-Султана и бросил наземь.
Видя, как обернулось дело, Нигяр сказала:
— Кероглу, вижу ты в большом гневе и правда на твоей стороне. Но ради меня пощади его. Он мой единственный брат.
Он отпустил Бурджу-Султана и сказал:
— Ступай, ради Нигяр прощаю тебя. Но смотри встретишься еще раз на моем пути — убью.
Кероглу снова сел на Гырата и пустился с Нигяр-ханум в дорогу.
Бурджу-Султан не знал, куда податься. Вернуться назад, — стыдно, ехать вперед одному — страшно. Он подождал, пока не подоспело войско. И тогда, расхрабрившись, пустился догонять Кероглу.
Кероглу ехал не торопясь, обернулся и увидел вдали целую рать. Повернул он коня обратно, остановился и стал ждать. Видит Нигяр, что Кероглу решил принять бой и говорит:
— Кероглу, не следовало тебе похищать меня, а коли похитил, не мешкай, езжай дальше. У отца войск много, а ты один. Тебе с ними не справиться. Не вступай в бой!
— Как повезу я теперь тебя в Ченлибель? — ответил Кероглу.
— Потом скажут, что я хитростью выкрал дочь султана и привез. Должен я сразиться с ними.
Тут как раз и подошло войско султана. Кероглу, не снимая Нигяр-ханум со своего коня, обнажил египетский меч и ринулся на врага.
Оставим их тут сражаться, а пока расскажем об удальцах в Ченлибеле.
Долго ждал Дели-Гасан, видит, Кероглу не едет. Собрал он удальцов и сказал:
— Кероглу не вернулся. Может его схватили и мы останемся без атамана. Надо ехать за ним.
Оставив половину отряда с Дели-Мехтером в Ченлибеле, остальных Дели-Гасан взял с собой и отправился искать Кероглу. Ехали они, ехали и подоспели ко времени. Видят, Кероглу косит мечом направо и налево. Удальцы, издав свой боевой клич, бросились на султанскую рать. Бой разгорелся. Удальцы Кероглу окружили войско Бурджу-Султана. Кероглу окинул взглядом поле-битвы, взглянул на удальцов, повеселел.
Тут у игидов разгорелось сердце пуще прежнего. С одной стороны Кероглу, а с другой — его удальцы помчались на султанские войска, и павшие — пали, уцелевшие — бросились врассыпную.
Кероглу с Нигяр-ханум двинулся во главе отряда к Ченлибелю. Долго ли ехали, коротко ли, через горы и реки, холмы и овраги, доехали, наконец, до Ченлибеля.
В Ченлибеле поднялась суета. Все удальцы, вооружившись и вскочив на коней, выехали навстречу. Кто стрелял из лука, кто джигитовал с мечом, кто с копьем. Склоны Ченлибеля превратились в ристалище. Нигяр-ханум сняли с коня, усадили на застланные ковром крытые носилки и подняли в Ченлибель.
И пошел тут пир: кто играл, кто танцевал, кто пел. — Кероглу и Нигяр усадили на почетное место среди пировавших. Разостлали суфры.
Всем было весело. Глаза и лица так и горели. Но счастливей всех был Белли-Ахмед. Словно витал он на седьмом небе.
Кто чем мог одарял его.
Подарки сыпались за подарками.
— Послушай, Кероглу, — сказала Нигяр-ханум, — почему бы и тебе не подарить что-нибудь Белли-Ахмеду?
— Я велел освободить его и принял в свой отряд, — чем не подарок? — сказал Кероглу. — А когда он покажет, что достоин называться ченлибельским удальцом, тогда получит награду от ме-ня. Я награждаю только игидов.
— Кероглу, — сказал Белли-Ахмед, — не страх и не голод привели меня сюда. Если бы я не был игидом, меня не звали бы Белли-Ахмедом. Наступит день, я получу подарок и от тебя.
— Хвала ему, — сказали на это все и снова пошли пировать.