Оба мальчика летели стремглав к деревне, онемев от ужаса. Время от времени они оглядывались, как будто опасаясь погони. Всякий пень, попадавшийся на дороге, казался им человеком и врагом, так что у них захватывало дух от испуга; а когда они добежали до первых коттеджей, лай потревоженных собак точно придал им крылья.
— Только бы добраться до старой кожевни, прежде чем выбьемся из сил! — прошептал Том, задыхаясь. — Мне не выдержать...
Гекльберри только пыхтел в ответ, и мальчики не спускали глаз с цели своих надежд, напрягая все силы, чтобы добежать до нее. Они упорно спешили к ней, и наконец, плечом к плечу, влетели в дверь и повалились на пол, обрадованные и обессиленные, под защитой темноты. Понемногу их пульс стал биться тише, и Том прошептал:
— Гекльберри, как ты думаешь, что из этого выйдет?
— Виселица, если доктор Робинзон умрет.
— Ты думаешь?
— Я уверен, Том.
Том подумал немного, потом сказал:
— А кто же расскажет? Мы?
— С какой стати нам рассказывать? Вдруг что-нибудь случится и индейца Джо не повесят? Ведь он не теперь, так после зарежет нас, — это так же верно, как то, что мы здесь лежим.
— Я и сам так думал, Гек.
— Если рассказывать, так пусть это делает Мефф Поттер, коли он так глуп. Его, пьяницы, хватит на это.
Том ничего не ответил, продолжая размышлять. Наконец он прошептал:
— Гек, Мефф Поттер ничего не знает. Как он может рассказать?
— По какой причине он не знает?
— А потому что удар оглушил его в ту самую минуту, когда индеец Джо сделал это. Что же ты думаешь, он видел что-нибудь? Думаешь, он знает что-нибудь?
— А ведь это верно, Том!
— И потом, видишь ли, может быть, этот удар совсем прикончил его!
— Ну, это навряд, Том. Он был пьян, я видел, да он и всегда таков. А я знаю, когда отец налижется, то бей ты его хоть церковью по башке, ему все нипочем. Наверно, и Мефф Поттер так. Совсем трезвого человека, пожалуй, такой удар уложил бы наповал.
Подумав еще немного, Том сказал:
— Гек, ты уверен, что можешь держать язык за зубами?
— Том, мы должны держать язык за зубами. Ты сам понимаешь. Этот чертов индеец не задумается утопить нас, как пару котят, если мы разболтаем, а его не повесят. Слушай, Том, мы должны дать клятву один другому, что будем держать язык за зубами.
— Согласен, Гек. Это самое лучшее. Возьмемся за руки и поклянемся, что мы...
— Э, нет, этого мало. Это годится для пустяков, для мелочей, особенно с девчонками, потому что они все равно тебя выдадут и проболтаются, когда разойдутся; но такую важную клятву надо написать. И притом кровью.
Том всей душой приветствовал эту мысль. Было глухо, темно, страшно; час, обстоятельства, обстановка гармонировали с таким делом. Он разыскал чистую сосновую щепку, освещенную луной, достал из кармана кусочек "красного киля", уселся под лунным светом и с трудом вывел следующие строки, прикусывая кончик языка в начале строки и разжимая зубы, когда добирался до конца:
Том Сойер кленетца никогда слова непикнуть и лучче умереть коли рот раскрыть Гек Фин тоже и потписываем нашей кровью.
Гекльберри был в восторге от искусства Тома и его возвышенного стиля. Он немедленно достал из-за обшлага булавку и хотел уколоть себе руку, но Том сказал:
— Постой! Не делай этого. Булавка-то медная. На ней может быть ярь.
— Какая такая ярь?
— Яд. Вот какая. Попробуй проглотить хоть немножко — тогда узнаешь.
Том размотал нитку с одной из своих иголок, и каждый из мальчиков уколол себе палец и выдавил каплю крови.
После многих попыток Том вывел мизинцем свои инициалы. Затем он показал Гекльберри, как вывести "Г" и "Ф", и клятва была совершена. Они зарыли щепку у самой стены, с разными зловещими церемониями и заклинаниями, и после этого были уверены, что языки их скованы и ключи от оков заброшены.
Какая-то тень проскользнула в дыру на другом конце полуразвалившейся постройки, но они не заметили ее.
— Том, — прошептал Гекльберри, — это навсегда удержит нас от болтовни?
— Разумеется. Что бы ни случилось, мы должны молчать. Иначе умрем — сам знаешь.
— Да, должно быть, так.
Они продолжали шептаться некоторое время. Вдруг на улице раздался продолжительный, зловещий вой собаки, шагах в десяти от них. Мальчики ухватились друг за друга в ужасе.
— На кого из нас она? — насилу выговорил Гекльберри.
— Не знаю, погляди в щель. Живее!
— Ты погляди, Том!
— Не могу... не могу я, Гек!
— Пожалуйста, Том. Вот опять!
— О, слава тебе, Господи! — прошептал Том. — Я узнал голос. Это Булль Гарбисон.
— О, это хорошо, а я было до смерти перепугался, Том. Я бы побожился, что это бродячая собака.
Собака опять завыла. У мальчиков снова защемило сердце.
— Ох, нет! Это не Булль Гарбисон! — прошептал Гекльберри. — Посмотри, Том!
Том, дрожа от страха, послушался и приложил глаза к щели. Затем сказал едва слышным шепотом:
— О, Гек, это бродячая собака!
— Живо, Том, живо! На кого она воет?
— Да на обоих нас, Гек, — мы ведь совсем рядом.
— Ох, Том, видно, пропали мы с тобой. Мне-то сомневаться нечего, куда я попаду. Я был таким негодяем.
— Да, плохо наше дело! А все оттого, что прогуливаешь школу и делаешь как раз то, что старшие не велят делать. Я бы мог быть таким же хорошим, как Сид, если бы попытался, — да нет, где мне! Но если теперь удастся выкрутиться, обещаю зубрить вовсю в воскресной школе!
Том начал слегка всхлипывать.
— Ты себя считаешь дурным! — при этих словах Гекльберри тоже начал всхлипывать. — Да ведь ты просто пряник в сравнении со мной, Том Сойер! Ох, Господи, Господи, Господи, хотел бы я быть хоть наполовину таким.
Том встрепенулся и прошептал:
— Смотри, смотри, Гек! Она стоит к нам задом!
Гек посмотрел с радостью в сердце.
— Верно, так и есть! А раньше так же стояла?
— Ну да. Я так одурел, что не сообразил этого. Ну, это пустяки, ты знаешь. Только на кого же она воет?
Вой прекратился. Том прислушался.
— Ш-ш! Что это? — прошептал он.
— Это... это как будто свиньи хрюкают. Нет, это храпит кто-то, Том.
— Да? Но где же, Гек?
— Как будто на том конце. Похоже на то. Отец, бывало, ночевал здесь, вместе со свиньями. Когда он храпит, так стены трясутся. Да и вряд ли он когда-нибудь вернется в эту деревню.
Страсть к приключениям снова проснулась в душах мальчиков.
— Гек, пойдешь ты, если я пойду впереди?
— Не очень-то хочется, Том. Что если это индеец Джо!
Том струхнул было. Но искушение оказалось чересчур сильным, и мальчики решили попытаться, условившись удирать во все лопатки, если храп прекратится. Они стали подкрадываться на цыпочках один за другим. Когда они были в нескольких шагах от храпевшего, Том наступил на щепочку, которая переломилась с треском. Спавший простонал, пошевелился, и лицо его попало в полосу лунного света. Это был Мефф Поттер.
Мальчики так и замерли на месте, когда он пошевелился, но теперь их страх прошел. Они на цыпочках выбрались из полуразвалившегося сарая и остановились неподалеку проститься. В ночной тишине снова послышался протяжный, зловещий вой. Они обернулись и увидели бродячую собаку, которая стояла в нескольких шагах от того места, где лежал Поттер, мордой к нему.
— Ох, Господи, это она ему! — воскликнули оба мальчика разом.
— Послушай, Том, говорят, бродячая собака выла перед домом Джона Миллера, в полночь, две недели тому назад; и в ту же ночь к нему залетел козодой, сел на перила и кричал; а ведь никто же в доме не умер.
— Да, я знаю. Ну что же, что не умер? Однако Трэси Миллер упала на плиту и страшно обожглась в следующую субботу.
— Да, но не умерла же! А теперь ей лучше.
— Ну, подождем — увидим. Нет, уж она пропала, как и Мефф Поттер. Это говорят негры, а им эти вещи известны, Гек.
Они простились и разошлись в раздумье.
Ночь была уже почти на исходе, когда Том снова прокрался в окно спальни. Он разделся как можно тише и улегся спать, радуясь, что никто не заметил его отлучки. Он не знал, что притворно храпевший Сид не спал уже целый час.
Когда Том проснулся, оказалось, что Сид уже оделся и ушел. Судя по свету, было уже поздно. Том смутился. Почему же его не разбудили, не теребили, заставляя встать, как это бывало обыкновенно?.. Эта мысль наполняла его дурными предчувствиями. В какие-нибудь пять минут он оделся и спустился с лестницы, чувствуя себя разбитым и сонным. Семья еще сидела за столом, но уже кончила завтракать. Он не услышал ни слова упрека, но все старались не смотреть на него, и за столом царила торжественная тишина, от которой замирало сердце виновного. Он сел и старался казаться веселым, но дело не пошло на лад. Он не добился ни улыбки, ни ответа, и наконец сам умолк и приуныл.
После завтрака тетка отвела его к себе, и Том почти просиял, в надежде, что отделается поркой, — да не тут-то было! Тетка плакала над ним, и спрашивала, как может он так огорчать ее старое сердце, а в заключение сказала, что он может продолжать свое, пока не погубит себя и не сведет ее седины с горя в могилу, потому что не стоит ей и пытаться исправить его. Это было хуже тысячи порок, и душа Тома заныла сильнее, чем тело. Он плакал, просил прощения, обещал непременно исправиться, и в конце концов получил отпущение, чувствуя, однако, что прощен лишь наполовину и что обещаниям его не слишком-то верят.
Он был так несчастен, что не подумал о мщении Сиду, так что последний напрасно спешил удрать в заднюю калитку. Уныло поплелся он в школу и выдержал порку, доставшуюся ему и Джо Гарперу за прогул накануне, с равнодушием человека, душа которого поглощена более серьезным горем и безучастна к пустякам. Потом он уселся на место, поставил локти на стол, подпер руками подбородок и уставился в стену с выражением застывшего страдания, которое достигло крайнего предела. Локоть его упирался во что-то твердое. Спустя некоторое время он медленно и с досадой убрал локоть и со вздохом взял этот предмет. Он был завернут в бумагу. Том развернул ее. Последовал глубокий, мучительный, громадный вздох, и сердце его разбилось. То была его медная кнопка от каминной решетки. Это была капля, переполнившая чашу!..
06.07.2023
