Сказки, рассказы

Марк Твен. Приключения Тома Сойера. Глава XXII

Том поступил в общество Молодых Друзей Трезвости, прельщенный их эффектными "регалиями". Он дал обет воздерживаться от курения, жевания табака и сквернословия, пока будет оставаться членом этого общества. Тут ему пришлось открыть новую для него вещь, а именно, — что обещать не делать чего-нибудь, — вернейший способ заставить себя желать это делать. Оказалось, что ему смертельно хочется пьянствовать и ругаться, и это желание становилось до того неодолимым, что только надежда красоваться в красном шарфе на какой-нибудь церемонии удерживала его от выхода из общества. Приближалось четвертое июля, но он скоро махнул на него рукой, — махнул рукой, не проносив своих уз и двух суток, — и возложил свои надежды на старого судью Фрэзера, который, по слухам, лежал на смертном одре и которого, как важную особу, должны были хоронить с большой помпой. В течение трех дней Том проявлял глубокое участие к состоянию судьи и то и дело осведомлялся о нем. Иногда его надежды готовы были оправдаться, так что он доставал свои знаки достоинства и примерял их перед зеркалом. Но судья проявлял самое досадное непостоянство. Наконец было объявлено, что ему лучше, затем, что он выздоравливает. Том был крайне раздосадован и даже обижен. Он немедленно подал в отставку, а судья взял да и умер в ту же ночь. Том решил, что он никогда больше не поверит ни одному человеку. Похороны были торжественные. Молодые Друзья парадировали на них с таким фарсом, что их бывший сочлен чуть не умер от зависти.
 
 
Зато он был теперь вольным человеком, а это чего-нибудь да стоило. Он мог теперь пьянствовать и сквернословить, но с удивлением убедился, что этого ему вовсе не хочется. Простая возможность делать это убила желание и отняла у него всякую прелесть.
 
 
Том не без удивления заметил, что столь желанные каникулы начинали несколько тяготить его. Он попробовал вести дневник, но в течение трех дней не случилось ничего примечательного, и он бросил это занятие.
 
 
Первейший из всех странствующих певцов-негров явился в местечко и произвел фурор. Том и Джо Гарпер подобрали оркестр из товарищей и были счастливы двое суток.
 
 
Даже праздник четвертого июля оказался неудачным из-за сильного дождя. Пришлось отказаться от процессии, а величайший человек в мире (как думал Том), мистер Бентон, член Сената Соединенных Штатов, жестоко разочаровал мальчиков, так как не был двадцати пяти футов ростом и даже близко не подходил к тому.
 
 
Приехал цирк. Потом мальчики играли в цирк три дня, устроив палатку из рваных ковров. Плата за вход — три булавки с мальчика, две с девочки, — но и цирковые упражнения надоели и были оставлены. Приехали френолог и магнетизер — и уехали, после чего в деревне стало еще скучнее и тоскливее.
 
 
Было несколько детских вечеринок у мальчиков и у девочек, но так мало, и на них было так весело, что в промежутках скука казалась еще невыносимее.
 
 
Бекки Татчер уехала на каникулы в Константинополь к родителям, так что в жизни не осталось никакой светлой стороны.
 
 
Страшная тайна убийства не переставала отравлять жизнь Тому. Это была его постоянная и мучительная язва.
 
 
Затем он заболел корью.
 
 
Две долгие недели Том оставался узником, умершим для мира и его дел. Болезнь приняла тяжелую форму, он перестал интересоваться чем бы то ни было. Когда, наконец, он встал с постели и поплелся, еще с трудом двигаясь, по поселку, он заметил печальную перемену во всем и во всех. В деревне явились проповедники вырождения, и все "обратились к религии", не только взрослые, но и мальчики и девочки. Том бродил по деревне, не теряя надежды найти хоть одну милую грешную физиономию, но разочарование постигало его всюду. Он нашел Джо Гарпера за Библией и с грустью отвернулся от этого удручающего зрелища. Пошел искать Бена Роджерса и застал его за посещением бедных, с корзинкой душеспасительных брошюрок. Поймал Джима Голлиса, который обратил его внимание на перенесенную им болезнь как на предостережение свыше. Каждый встречный мальчик подбавлял каплю горечи к его унынию. Когда же наконец, в отчаянии, он бросился искать утешения на груди Гекльберри Финна, а тот встретил его каким-то текстом, им овладело отчаяние. Он поплелся домой и лег в постель, убеждаясь, что один во всем поселке погиб на веки вечные.
 
 
В ту же ночь разразилась страшная гроза, с проливным дождем, грозными раскатами грома и ослепительными молниями. Том закрылся с головой одеялом и с ужасом ждал гибели, так как у него не было и тени сомнения в том, что весь этот кавардак происходит по его милости. Он был уверен, что искушал высшие силы свыше меры и вот дождался результата. Ему, быть может, показалось бы нелепой затратой сил и средств снаряжать батарею с целью убить клопа, но он не находил ничего странного в том, что громы и молнии посылаются с целью стереть с лица земли такую мошку, как он.
 
 
Постепенно гроза ослабела и стихла, не исполнив своего назначения. Первым побуждением мальчика было принести благодарность и обещание исправиться. Вторым — обождать, так как грозы-то, пожалуй, больше не будет.
 
 
На другой день снова пришлось звать доктора: у Тома обнаружился рецидив. Он пролежал еще три недели, показавшиеся ему вечностью. Когда он в первый раз вышел из дома, то почти не чувствовал благодарности за свое выздоровление, вспоминая, как он одинок, покинут и чужд своим товарищам. Он печально брел по улицам и встретил Джима Голлиса в роли председательствующего в уголовной палате, судившей кошку за убийство, причем жертва — птица — была налицо. Затем он отыскал Джо Гарпера и Гекльберри Финна, уплетавших в укромном уголке украденную дыню. У бедных ребят, как и у Тома, оказался рецидив.